УДК : 100.7 + 167

Богатая Л.Н.(Одесса)
Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.

Название представленного ниже текста содержит очевидную интригу, ибо терминологическое выражение конструирующий ресурс никак нельзя отнести к ряду привычных, устоявшихся словосочетаний. Скорее всего, необычная терминологическая связка возникла случайно, и не была отброшена ее автором в силу, вероятно, предчувствуемого потенциала, заключенного в непривычном сочетании слов. Если попытаться проанализировать эту «вербальную случайность», то, на первый взгляд, она имеет отчетливую метафорическую природу. Действительно, в соответствии с традиционными субъект – объектными представлениями ресурс являет собой объект, что же касается конструирующего начала, то оно обычно еще считают привилегией субъекта. Субъект – конструирует, конституирует, формирует,... В предложенной связке привычные представления взламываются: конструирующую функцию обретает ресурс, принимая на себя, тем самым, роль субъекта. Возникновение подобной метафоры можно считать явлением вполне понятным, происходящим в условиях укрепления позиций постнеклассической парадигмы, в которой субъект-объектная дихотомия максимально размывается и объект обретает такие же креативные возможности, как и субъект.
Однако даже если причина появления обсуждаемой метафоры кажется понятной, то остается неясным что же именно может выступать в качестве конструирующего ресурса исторической психологии и философской антропологии: идеи, представления, метод, группа концептов или что-либо иное? Вероятно, ответ на поставленный вопрос можно получить только в результате анализа откликов различных авторов, на весьма интригующую «затравку» к разговору, подготовленную организаторами конференции.
На наш взгляд метафора «конструирующий ресурс» является весьма перспективной и позволяет вести речь, к примеру, о терминологическом ресурсе исследования, который может быть проанализирован путем проведения многомерного терминологического анализа (МТ-анализа) того или иного гуманитарного контента.
Использованные выше выражения многомерный терминологический анализ и терминологический ресурс сегодня не являются привычными. Представленная ниже публикация и направлена на формирование самых элементарных представлений о многомерном терминологическом анализе как способе исследования терминологического ресурса.
1. Причины, стимулирующие возникновение многомерного терминологического анализа
Первоначально целесообразно зафиксировать три самых принципиальных различения.
Во-первых, многомерный терминологический анализ (МТ-анализ) не следует смешивать с анализом лингвистическим по причине того, что первый является суто философским методом и связан с исследованием терминов путем выявления в них различных ипостасей слова, которые могут быть обнаружены только в результате философской рефлексии.
Во-вторых, многомерный терминологический анализ не является терминизмом, хотя, несомненно, самим фактом своего существования обязан и идеям терминологического минимализма У.Оккама, и средневековым логическим штудиям, оттачивающим учение о понятии и, одновременно, заложившим совершенно необычные представления о концепте, зафиксированные в текстах П.Абеляра.
В-третьих, многомерный терминологический анализ не лежит в русле активно развивающейся в настоящее время аналитической философской традиции. Причина отличия состоит в том, что набор его методологических процедур не связан с традиционным логическим анализом, который начинается с разделения высказывания на субъект и предикат. МТ– анализ плоть от плоти постнеклассической мировоззренческой установки, не предполагающей жесткого разделения субъекта и объекта.
Если же говорить об истоках и традициях, инициировавших возникновение МТ-анализа, то эти истоки кажутся удивительно различными. С одной стороны, это русская философия языка, развивавшаяся, в первую очередь, П.Флоренским, А.Ф.Лосевым, их размышлениями о слове, имени, термине, символе. Очевидно, что к упоминаемым направлениям исследования необходимо добавить имена и других мыслителей, формировавших золотоносную русскую жилу философии языка (Г.Г.Шпета, А.Белого...). Представленный перечень имен можно продолжать и дальше, но это должно стать результатом уже других исследований.
В русской философии обращение со СЛОВОМ было особым и причина того кроется в тесном переплетении этой философии с православной религиозной традицией, которая, в свою очередь, глубочайшим образом сопричастна византийской патристике. Филигранная работа с каждым словом, не лексическое, а онтологическое высвечивание его морфем, лексем, привело к созданию «философии имени» (А.Ф.Лосев очень тонко прочувствовал это, подыскивая название для своей ранней работы). Слово оказалось объектом не логического анализа, а анализа онтологического, рассматривавшего его во всех обнаруживающихся бытийных ипостасях.
Обращение к термину ипостась, конечно же, не является случайным. Это слово, опять же, благодаря духовным усилиям основателей и последователей византийской патристики получило сложнейшие семематические, ноэтические, фонетические напластования. Древне греческое ὑπόστᾰσις, означающее суть, сущность, основание, использовалось отцами Церкви для именования одного из трёх Лиц Триединого Бога: Отца и Сына и Святого Духа. Термин ипостась никак не может быть заменен на суто философские более поздние латинские слова modus – (мера, способ, образ, вид) или attributio – (приписывание признака). Главная причина отмеченной невозможности заключена в том, что СЛОВО – это не предмет или явление, а это то первоначальное, чем и проявляется сама ЖИЗНЬ. В русской философской традиции слово и не могло стать предметом исключительно логического анализа, ибо СЛОВО– это святейший тайник, сокрывающий ключ к пониманию МИРА. Поэтому настойчиво и выстраивались (вытолковывались) размышления об имени, символе, термине, чуть позже появились первые попытки различения понятия и концепта. Все перечисленные именования и можно определить как ипостаси СЛОВА, каждая из которых приоткрывает один из его ликов, которые, опять же, не модусы или атрибуты, а именно лики. Лик символа – уникален и отличен от лика понятия или концепта. Эти «личные мерцания» важно ухватить и постичь, а в этом постижении попытаться понять. Ни одна из ипостасей СЛОВА не является самодостаточной, но каждая фиксирует совершенно особое его измерение. Проявляясь ипостасями СЛОВО предстает многомерным и, одновременно, полным. Поэтому в самом общем виде вводимое словосочетание многомерный терминологический анализ (МТ-анализ) можно определить следующим образом – это развитие традиции русской философии языка, в которой исследуются различные ипостаси СЛОВА (имя, символ, термин, понятие, концепт). Каждая из ипостасей рассматривается как особое измерение, в котором обнаруживаются законы ее проявления.
Но, как было отмечено ранее, у МТ-анализа есть и иные интеллектуальные истоки. Если не вдаваться в детали, то это те традиции, которые сформировали смену парадигмальной установки, способствовали проявлению постнеклассического ракурса видения, с его принципиальной ориентацией на изучение сложного, процессуального. В рамках этой традиции, как уже было отмечено выше, существенно меняются представления о субъект-объектных отношениях. Субъект и объект более не разделены, а взаимозаменяемы, взаимодополняемы, взаимосопряжены. Поэтому МТ-анализ это многомерный взгляд-вспышка на сложный гуманитарный непрерывно изменяющийся в своем процессуальном развертывании вербальный контент (терминологический ресурс), формирующий различные гуманитарные дискурсы.
2. Элементарное представление ипостасей слова
Как уже было отмечено, в настоящее время можно говорить о проявлении пяти мерностных развертываний слова (его ипостасях). Более подробно размышления о разных способах существования слова были представлены в монографиях [1], [2].
Прежде чем преступить к краткому представлению этих ипостасей, важно сделать следующее замечание. Размышлениям о многомерности слова следует предпослать продумывание мысли по поводу его организмичности.
Слово подобно живому организму. Об этом много писали и П.Флоренский, и А. Лосев. По мере «роста» слова происходит его усложнение, оно становится организмом, «способным осеменять другие души». П.Флоренский пишет: «В Священном Писании аналогия слова и семени - одна из самых настойчивых, равно и во всей мировой, более или менее глубокой человеческой мысли» [11, с. 325]. Флоренский не только ограничивается метафорой роста слова, но и пытается последовательно проследить как осуществляется этот процесс. «Слово в другой личности, как только попало в нее и было принято ею, т.е. получило себе женское дополнение, делится на подлежащее и сказуемое, образуя предложение; в этом последнем, как подлежащее, так и сказуемое, в свой черед, также раздвояются, образовывая новые предложения, и процесс дробления идет все далее и далее, амплифицируя слово, выявляя и воплощая сокрытые в нем потенции и образуя в личности новые ткани, которые сами начнут плодоносить, лишь только достаточно разовьются, или, иначе говоря, лишь только вызреет лежащее в их основе, как их родоначальник, внедрившееся в личность слово» [11, с. 271]. В данном фрагменте еще ничего не сказано о том, как человек обнаруживает различие ипостасей слова, но очень точно подчеркивается целостный, организмический характер происходящего. Человек и слово – неразделимы: человек активно работает со словом, слово создает человека. Все это напоминает непрерывное ткачество единого полотна жизни.
СЛОВО как имя
Для подробных размышлений об имени как одной из ипостасей слова, в первую очередь, необходимо обратиться к двум совершенно удивительным источникам: к работе «Философия имени» А.Ф.Лосева [7], и фрагменту «Имяславие как философская предпосылка» текста П.Флоренского «У водоразделов мысли» [11]. К сожалению, формат данной публикации не позволяет осуществить значительных углублений и требует фиксации только самых общих соображений.
Когда речь идет об имени, то естественно актуализируются представления о хаосе. «Придание имени» (проявление имени) есть своеобразный опыт двунаправленного действия. С одной стороны – обращения к хаосу, открытость неупорядоченному, источнику безграничного потенциала. С другой – разворот к культуре, к тем формам, которые уже выявлены, зафиксированы в языках и давно осваиваются человечеством. Имятворчество есть своеобразная сонастройка этих двух опытов. Подобную сонастройку может осуществить только человек. Его целостное естество, активируя азбучные валентности, позволяет актуализировать, вос-создать то слово, которое способствует установлению пусть даже точечной, симультанной гармонии. Вхождение в состояние гармонии очень важно в практике имятворчества. Вновь проявленное имя выверяется, множество раз корректируется и только состояние гармонии, которое испытывает творец, позволяет завершить практикую. Подобный опыт хорошо известен тем, кто пишет стихи. П. Флоренский так представляет этот процесс: «Функция имени есть связность. Имя размыкает беспорядок сознания и смыкает порядок его ... Оно есть начало членораздельности, начало расчлененности. Начало лада и строя» [11, с. 314]. Имя – есть способ расчленения и дальнейшего членораздельного существования лада (а лад и есть проявление гармонии). По Флоренскому, подобные расчленения осуществляются под воздействием впечатлений от окружающего мира. Извлеченное имя привносит порядок (лад) в хаоидное сознание Извлечение имени (открытие имени) – акт чистейшего творчества (формотворчества, словотворчества), его нельзя совершить по изначально заданному алгоритму, ибо тогда это будет лишь повторение сотворенного. Имя возникает спонтанно, непредсказуемо. Имятворчество есть – поэзис, своеобразное музицирование, направленное на поиск новых вербальных связностей и обнаружение необходимых разрывов. Имятворчество направлено на выстраивание нового (непрерывно обновляемого) мирового единства, которое, с одной стороны, стимулируется выявлением непривычного имени, с другой – предуготавливает необходимость проявления имени еще более нового. Прекращение имятворчества (поэзиса, аутпоэзиса) равносильно прекращению самой жизни, прекращению жизни языка и жизни самого человека (об этом очень много писал и пишет М.Эпштейн). У Флоренского есть удивительный образ «самособорования»: «Живя, мы соборуемся сами с собой – и в пространстве, и во времени, как целостный организм собираемся воедино из отдельных взаимоисключающих – по закону тождества – элементов, частиц, клеток, душевных состояний и пр. и пр.» [11, с. 343]. И в этом процессе соборования центральная роль отводится имени, процессам именования.
Совершенно неслучайно в последнее время все чаще стали говорить о поэтической рациональности, пытаясь, тем самым, придать термину рациональность второе дыхание. Процедуры именования и видятся одной из составляющих поэтической рациональности, которая только начинается осознанно осваиваться.
Таким образом, имя (именование, придание имени, выявление формы вписываемости слова в существующий культурный континуум) можно назвать суто поэтической ипостасью слова.
СЛОВО как понятие
Современному человеку привычно работать со словом как с понятием. Причина этого в непререкаемом авторитете аристотелевой логики, авторитете, который с веками только укреплялся. В понятии акцент в слове переносится уже не на имя, не на процесс его творческого выявления и закрепления, а, с одной стороны, на то множество предметов, явлений, которые уже поименованы и «схвачены» именем понятия (любое понятие имеет свое имя). С другой стороны, имя понятия указывает на отличительный признак (свойство, отношение) элементов того или иного множества. В ипостаси понятия слово уже не обращено к безымянному хаосу, а направлено на то, что уже, с одной стороны, получило имя, с другой – обнаруживается некая предикативность проявленного, сказывание о том, что уже обнаружено в мире. Объект не просто назван, а еще и являет себя той или иной отличительной особенностью. Понятие, с одной стороны, именует объекты, с другой – познает их отличительные особенности. К сожалению, объемы данного текста не позволяет начать обсуждение темы об абстрактных и конкретных понятиях.
Понятие можно рассматривать как своеобразную вторичную рефлексию. При этом первичную рефлексию естественно связывать с направленностью на хаос потенциально именуемого. Понятие направлено на познание именованного, освоение тех или иных его граней. Интересно то, что эти грани (качество, свойство, отношение..) могут обнаруживаться у очень многих объектов. К примеру, красными могут быть цветы, звезды, мячи, камни… Таким образом, если имя разъединяет некое начальное единство, выделяясь из него, то понятие выполняет своеобразную функцию связывания, формируя множества из единичных именованных проявленностей.
Заостряя внимание на одном признаке из множества потенциально свойственных тому или иному объекту, понятие выступает в роли очевидного инструмента абстракции. Оперируя словом как понятием, человек учится охватывать множества объектов, обнаруживая в них что-либо общее и именовать то, что обнаружено. Наблюдение, исследование проявленностей окружающего мира оказалось возможным именно благодаря понятиям, их уникальным познавательным возможностям.
И еще один важный момент, на который обязательно следует обратить внимание. Человек исследует окружающий мир не один, слово работает не только во внутреннем режиме, но и во внешнем. Люди обмениваются словами, принимая одни и отвергая другие. Понятия закрепляются в языке и создают своеобразный «золотой фонд» накопленных знаний. Обучаясь языку, человек осваивает существующую культурную среду. Понятия точны, это и позволяет им выступать в качестве оснований для формально – логических суждений. Любое понятие имеет строго определенное значение, разделяемое всеми субъектами языка. Однако при всей важности функционирования слова как понятия, все же следует понимать, что это лишь одна из возможных его ипостасей.
СЛОВО как концепт
Проявление концепта как иной ипостаси слова, с одной стороны, уже имеет определенную историю исследований (см., к примеру, работы С.С.Неретиной о П.Абеляре [8]), с другой – возможности для различения понятия и концепта сложились, фактически, совсем недавно, в первую очередь, в рамках русского и украинского языков. Выявление причин, по которым та или иная ипостась СЛОВА первоначально осмысляется в пределах тех или иных национальных языковых систем явно выходит за рамки данного исследования. Поэтому остается только констатировать соответствующий факт. Современный российский исследователь В. В. Фещенко отмечает, что в русской философской традиции первые употребления слова концепт с некой новой гносеологической нагрузкой были осуществлены Г. Г. Шпетом, у которого концепт выступает уже как философская категория. Чуть позже появилась статья А. Аскольдова «Концепт и слово» (1927), в которой была предпринята попытка проведения самых первых различий слова и концепта [10, с.183] . Интересно отметить, что в современной русскоязычной среде слово концепт понимается весьма различным образом.
К примеру, концепт, предстает одним из конструктивных элементов параметрической общей теории систем (ПОТС), сформулированной А.И.Уемовым и активно развиваемой последователями его школы. В этой теории концепт выступает в качестве системоформирующего начала. Причем, систему можно задавать либо с атрибутивной, либо с реляционной позиций. Именно поэтому А.И.Уемов и ввел представления об атрибутивных и реляционных концептах.
Широкому распространению термина концепт в русском языке во многом способствовали успешные семиотические исследования Ю.С.Степанова и представителей его школы. В этой традиции концепт обретает некое культурологическое измерение. В частности, Ю.С.Степанов пишет: «Концепт – это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек – рядовой, обычный человек, не “творец культурных ценностей” – сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее. Концепт – основная ячейка культуры в ментальном мире человека» (цит. по [10, с. 184]). Таким образом, в отличие от подхода А.И.Уемова, в котором концепт выступает как системозадающий элемент, определяющий ее логическую строгость, у Ю.С.Степанова концепт, с одной стороны, обрастает влияниями конкретных субъектов, с другой, по причине своей глубокой культурной включенности, формируют самого человека. Как видно позиция известного семиотика вполне соответствует потнеклассическим мировоззренческим установкам.
Еще один подход, активно развивается, в частности, автором данного исследования ([2], [3], [4], [5]).. Этот подход в своих истоках восходит к интуициям Ж. Делеза, П. Абеляра. В рамках этой традиции принципиальным в определении концепта становятся уже не логические или культурологические, а суто философские понятия – мысль, смысл, мыслящий субъект,.. Концепт тесно связывается со смыслом. И если у Ю.С.Степанова концепт это «сгусток культуры», то в данном подходе уместнее использовать чуть измененную метафору – «концепт это своеобразный сгусток смыслов». Или иначе: концепт – это принципиально открытое множество смыслов, которые ставятся в соответствие термину, данный концепт именующему (см. [2, с. 206-247]) . Таким образом, любой концепт это всегда множество смыслов, из которых ни один не является более предпочтительным. При такой точке зрения концепт достаточно легко отличить от понятия: понятие имеет строго фиксированное значение, концепт же представлен всегда открытым множеством смыслов, стянутых одним именем. Открытость, пластичность концепта делает его весьма подходящим инструментом постнеклассических гуманитарных исследований.
Множество смысловых валентностей концепта (множество своеобразных измерений) отмечается и у А.И.Уемова, только там речь идет не о множестве смыслов, а о множестве атрибутов или отношений.. Принципиальное же отличие состоит в том, что концепт в ПТС имеет определенное количество валентностей, и не является образованием открытым для конкретной исследовательской ситуации.
Таким образом, самый элементарный экскурс в историю развития представлений о концепте в русскоязычной среде свидетельствует о том, что его можно рассматривать как некий сложный (многомерный) объект, который имеет, как минимум, культурологический, системный, философский ракурсы измерения. С учетом цели данной работы можно заключить следующее.
Рассматривая концепт в качестве одной из ипостасей слова важно понимать, что, также как и понятие, концепт имеет имя, но в отличие от понятия, концепту нельзя поставить в соответствие строго значения. Концепт представляет собой сгусток смыслов и именно поэтому использование концептов всегда сопряжено с активацией смыслового многообразия. И если понятие дает возможность одновременного обозрения некоторого множества объектов, то концепт позволяет связывать разные смыслы по поводу одного и того же, обнаруживаемые различными субъектами. Концепт не нивелирует, не упрощает смысловое многообразие, а наоборот, продуцирует, стимулирует его, как бы одновременно объединяя коллективного и индивидуального субъекта познания.
СЛОВО как термин
Слово термин является таким же привычным и широкоупотребимым, как и слово понятие. Однако, опять же, хочется обратить внимание на то, что этим сочетанием букв отмечается совершенно особая ипостась слова. С одной стороны, слово термин употребляется в тех случаях, когда речь идет о научных понятиях, которые встроены в ту или иную понятийную сетку и имеют вполне конкретное, однозначное определение (в этом смысле термин никак нельзя перепутать с концептом). Однако у термина есть и другое сложившееся толкование. В энциклопедической статье философского словаря отмечается, что в современной литературе слово «термин» «употребляется и в смысле объекта нулевого уровня», «в качестве имени для возможных значений предметных переменных (при этом класс переменных включается в класс терминов)» [9]. Таким образом, термин можно мыслить как некую потенциальность, класс возможных значений слова. Но эта потенциальность весьма отлична от потенциальности имени. Потенциальность термина связана с потенциями его понятийного развертывания. В отличие от понятий, которые возникают как своеобразные абстракции первого рода по отношению к элементам некоторого множества, термин же связывает воедино совокупность абстрактных понятий (выстраивает конфигурацию понятийного множества). Можно выразиться и так: термин возникает в среде, характеризуемой высокой концентрацией отточенных, выверенных понятий. Таким образом, термин образует еще большую связность, нежели связность одного понятия. Абстрактный потенциал термина чрезвычайно велик и он вскрывается в процессе формирования все новых и новых теоретических построений. Главное место обитания терминов – научные теории, являющиеся своеобразными зонами потенциальных и актуальных абстракций.
СЛОВО как символ
И, наконец, еще одна ипостась слова – это символ. Исследования символа, еще в большей степени, нежели изучение концепта, осуществлялось с точки зрения весьма различных дисциплинарных ракурсов. Символ осмысляют философы, культурологи, психологи, социологи, религоведы, лингвисты, астрологи... Более того, каждое из отмеченных направлений имеет собственные весьма различные традиции. Таким образом, ответ на самый общий вопрос о том, что такое символ, всегда будет представляться неполным. С учетом того, что автор данного текста приложил достаточно усилий для прояснения природы символа (см. к примеру работы: ) в данном исследовании, опять же, есть возможность привести самые общие выводы, которые сформировались под воздействием взглядов Г.С.Сковороды, П.Флоренского, А.Ф.Лосева, В.Шмакова, Э.Кассирера, К.Г.Юнга, М.Элиаде, Д.Редьяра и ряда других мыслителей.
Начать, вероятно, следует с того, что подобно тому, как концепт, соотносится со смыслами, символ сопричастен идеям, важно даже уточнить – фундаментальным, миротворящими идеями и принципами. Не становясь на зыбкую почву обсуждения того, откуда эти идеи приходят и как они связаны с принципами, можно сказать, что своеобразными местами естественного обитания символов предстают религиозные тексты (Библия, Тора, Коран, евангелия,..). Символы являются строительным материалом и для мифов. Культурная значимость всех этих текстов настолько велика, что мы предложили эти тексты именовать генетическими [4]. Генетические тексты оказываются питательным источником не только для развертывания того или иного религиозного культа, ни и всей культуры.
Символы существуют в генетических текстах подобно тому, как термины обитают в теориях. И также как и термины в теории, символы генетического текста тесно друг с другом переплетены, образуя своеобразную «символическую ткань». Понять значение одного символа можно только путем его соотнесения с символами другими. Вычленение же одного символа из сложной сети отношений всегда сопряжено с его определенным огрублением.
Совершенно очевидно, что в процессах культурной десакрализации имеет место интенсивное перемещение символов в культурные тексты совершенно иной природы, однако и в этих текстах символы продолжают свое специфическое символическое функционирование, связанное с сопричастием идеям. Суть этого функционирования можно пояснить следующим образом. Любая идея не может быть представлена (постигнута) иначе, нежели в процессе своего развертывания словом в языке, причем характер этого развертывания никак нельзя назвать произвольным, он предопределен самой идеей, направляющей этот процесс. Метафорически символы можно было бы назвать обращенными в мир ликам, прикрывающими идеи. Генетические тексты наполнены этим ликами, сложной вязью их отношений. И не потому ли священные тексты так настойчиво притягивают внимание мыслителей, которые их толкуют, перетолковывают? В процессе культурного функционирования символы отражаются в многочисленных понятиях, концептах, но их исконная сила сокрыта именно в генетических текстах. Человечество давно предчувствует эту мощь. В последнее время все активнее начинает проявляться мысль о том, что символ своеобразным способом направляет процессуальные развертывания. Группы символов, включенных в те или иные тексты, дискурсы, становятся подобны точкам приложения силы. Анализ используемого в том или ином гуманитарном контенте символического набора позволяет предположить характер возможных процессуальных развертываний.
Если концепт стягивает множество смыслов, соответствующих слову, концепт именующему, то в символе, который может быть обозначен таким же словом, к примеру, как и концепт или понятие, сконцентрирована предельно возможная смысловая полнота, позволяющая постигать суть символа. Подобно тому, как термин, являет собой абстракцию более высокого порядка, нежели понятие, символ – это высочайшая бытийная полнота, которая лишь намечена в имени. Символы, во всей своей совокупности и являет предчувствуемую мощь СЛОВА, вскрывающего принципиальные основания сотворяемого мира.
Выводы
Основные выводы всего проведенного исследования могут быть сведены к следующим утверждениям.
1. Развитие размышлений о многомерности позволяет рассматривать слово как многомерный объект. Каждая мерность слова проявляется его ипостасью. Ипостась (мерность) слова обнаруживает совершенно специфический способ его функционирования. В настоящее время можно говорить о выявлении пяти ипостасей слова: имени, понятия, концепта, термина, символа.
2. В имени слово предстает как способ самого первого «схватывания» порядка, который именем и фиксируется. В выявлении имени человек направляет свое внимание на то хаотическое, что именующим человеком приводится в гармонию с уже проявленным. Выявление имени является фундаментом поэтической рациональности.
Оперируя понятием человек, с одной стороны, связывает уже проявленные имена, познавая их, обнаруживая подобия, с другой, при оперировании понятием проявляется и оттачивается способность к абстрагированию. Понятие по своей природе связано с уточнением, но, одновременно, оно огрубляет реальность, представляя ее достаточно односторонне.
Благодаря понятийному мышлению происходит развитие науки. Множества хорошо отрефлексированных строгих понятий формируют теории, в которых слово и начинает существование в качестве термина. Термин возникает в результате связывания группы понятий. Удачные термины становятся зародышами теорий, которые, в своей целостности обнаруживают абстракции еще более высокого уровня.
Проявляясь концептом слово связывается со смыслами, которые всегда субъективны, ибо сопряжены с индивидуальной мысль, мыслительными актами. Концепт собирает или индивидуальные смыслы (авторский концепт) или – групповые смысловые накопления (коллективный концепт). Концепт не является таким точным, как понятие, но именно благодаря концептам появляется возможность избежать излишнего огрубления, иссушающего абстрагирования, возникающих в результате оперирования понятиями или терминами.
И, наконец, в слове как символе проявлена вся его бытийная полнота. Естественным местом обитания символов являются генетические тексты - мифы, религиозные тексты. Каждый символ обнаруживает свою максимальную полноту только в связях, отношениях с другими символами. Через эти символические целостности актуализируются фундаментальные принципы.
3. Практики выявления ипостасей слова в сложных терминологических образованиях (терминологических ресурсах) можно рассматривать в качестве самой элементарной процедуры многомерного терминологического анализа (МТ-анализа). К сложным терминологическим образованиям могут быть отнесены и сложные тексты, дискурсы, и другой самый различный гуманитарный контент (к примеру, даже информация о конференции, названия ее секций).
4. Многомерный терминологический анализ (МТ-анализ) в совокупности его процедур предлагается рассматривать в качестве методологического конструирующего ресурса, который может иметь эффективное применение в совершенно различных сферах гуманитаристики.

Список использованной литературы
1. Богатая Л.Н. Гештальт сознания / Л. Н. Богатая. – Одесса : Альянс-Юг, 2004. – 221 с.
2. Богатая Л. Н. На пути к многомерному мышлению /Л. Н. Богатая. – Одесса : Печатный дом, 2010. – 372 с.
3. Богатая Л.Н. Концепт и близлежащие категории: смысл, событие, хаос // Науковий вісник Харківського державного педагогічного університету імені Г.С. Сковороди. Серія „Філософія”. − 2006. − Вип. 22. − С. 36-43.
4. Богатая Л.Н. Символ в функционировании социального организма: дис.канд. филос. наук : 09.00.03 / Лидия Николаевна Богатая. – Одесса, 2001. – 194 с.
5. Богатая Л.Н. Архитектоника и динамика концепта // Культура народов Причерноморья. (Кримський науковий центр НАН України). − 2006. − №74. − С. 212-216.
6. Богатая Л.Н. Понятие и концепт как интструменты проявления рационального и иррационального // Вісник Дніпропетровського університету. Серія «Філософія. Соціологія. Політологія». – 2008. – Вип. 17. – С. 54-59.
7. Лосев А. Ф. Из ранних произведений / А. Ф. Лосев. – М. : Правда, 1990. – 656 с.
8. Неретина С.С. Слово и текст в средневековой культуре. Концептуализм Абеляра / С. С. Неретина. – М. : Гнозис; 1994. – 216 с
9. Новая философская энциклопедия: в 4 т. / Ин-т философии РАН. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: iph.ras.ru/enc.htm
10. Фещенко В.В., Коваль О.В. Сотворение знака. Очерки по лингвоэстетике и семиотике искусства. – М. : Языки славянских культур, 2014. – 640 с.
11. Флоренский П. У водоразделов мысли // Соч.: В 4-х тт. – М.: Мысль, 1994. – Т.2. – 446 с.